О ТЕНДЕНЦИЯХ СУДЕБНОЙ ПРАКТИКИ ПО ДЕЛАМ ОБ УБЫТКАХ А.А. ЯГЕЛЬНИЦКИЙ

Ягельницкий Александр Александрович, доцент кафедры гражданского права МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат юридических наук, магистр юриспруденции (РШЧП).

Автор анализирует изменения в российской судебной практике по делам об убытках в 2017 - 2018 гг. и заключает, что Верховный Суд РФ, хотя и весьма осторожно, допустил взыскание чистых экономических убытков, а также предпринимает усилия для более внимательного отношения к обоснованию вывода о наличии или отсутствии причины в тексте судебного акта по делам о взыскании убытков.

Ключевые слова: чистые экономические убытки, солидарность, субсидиарность, причинно-следственная связь.

Право возмещения убытков является необходимой составляющей нормального функционирования правопорядка. Закон может качественно регулировать, например, вещное право, но все успехи в регулировании могут быть перечеркнуты неудачным применением судами норм о взыскании убытков. В значительной мере такой была ситуация в российском праве примерно до 2011 г.: уже много раз было сказано, что господствовавшая на тот момент практика перечисления судами состава гражданского правонарушения и вывод о том, что истец состава не доказал (во многих случаях - без уточнения, что именно не доказал истец), в значительной степени ослабила убытки как средство гражданско-правовой защиты <1>. Это стало причиной гипертрофированного развития институтов, которые по большому счету задуманы как второстепенные средства правовой защиты: неустойки и компенсации, предусмотренные Гражданским кодексом (ГК) РФ и другими законами за различные виды гражданско-правовых нарушений. Барьер в виде очевидного завышения бремени доказывания, возлагаемого на истца, постепенно начал ослабевать в 2011 г., когда Президиум ВАС высказался за доказывание убытков с разумной степенью достоверности <2>.

Интересно, что менее года спустя, при разработке Постановления N 7 <4>, соответствующие положения Постановления N 25 были уточнены с тем, чтобы исключить возможность двоякого толкования некоторых аспектов. Так, п. 12 Постановления N 25 устанавливал следующее правило: "Размер подлежащих возмещению убытков должен быть установлен с разумной степенью достоверности. По смыслу пункта 1 статьи 15 ГК РФ в удовлетворении требования о возмещении убытков не может быть отказано только на том основании, что их точный размер невозможно установить. В этом случае размер подлежащих возмещению убытков определяется судом с учетом всех обстоятельств дела, исходя из принципов справедливости и соразмерности ответственности допущенному нарушению". Эта формулировка допускала некоторую неопределенность в вопросе о том, в какой момент суд переходит к взысканию убытков исходя из принципов справедливости и соразмерности: выражение "точный размер", использовавшееся во втором предложении, могло быть истолковано как "размер, доказанный с разумной степенью достоверности" или как доказанная точная сумма убытков. Постановление N 7 с учетом введенного в действие п. 5 ст. 393 ГК эту неясность исключило: в п. 4 Верховный Суд воздержался от указания на "точный размер", предоставив суду возможность определить сумму взыскания исходя из принципов справедливости и соразмерности лишь при недоказанности убытков с разумной степенью достоверности.

Кроме того, Постановление N 7 явным образом декларировало не выраженное ранее правило о том, что причинно-следственная связь доказывается истцом также с разумной степенью достоверности. По всей видимости, авторы Постановления планировали распространить это правило и на внедоговорное причинение вреда, поскольку данное в п. 5 разъяснение технически относилось не только к ст. 393 ГК, но и к общей норме ст. 15, определяющей и внедоговорные, и договорные убытки.

Таким образом, к 2016 г. законодатель и Верховный Суд закрепили набор правил, сделавших невозможным столь распространенный до этого подход нижестоящих судов, вследствие которого решающую роль в делах об убытках играли нормы процессуального права о доказывании, а не материальное право.

Правила о доказывании "с разумной степенью достоверности" и о невозможности отказа в иске в связи с недоказанностью размера вреда положительно сказались на практике: если раньше массив судебных актов о недоказанности размера вреда посылал участникам оборота, пострадавшим от причинения вреда или нарушения договора, недвусмысленный сигнал об оставлении надежды, то после 2015 - 2016 гг. осмелевшие истцы, кажется, стали чаще ставить перед судьями более сложные вопросы материального права. Не всегда удачные ответы нижестоящих судов на эти вопросы привели к появлению практики Верховного Суда по соответствующим элементам института возмещения вреда и в определенной степени повлияли на интерес гражданско-правовой доктрины к вопросам убытков.

1. Чуть более генеральный деликт. Достаточно долгое время в российской науке права сохранялась достаточно необычная ситуация по вопросу о генеральном деликте. С одной стороны, господствовала позиция о том, что российское право строится на принципе генерального деликта. С другой стороны, существовало достаточно много публикаций, указывающих на то, что для возникновения деликтного правоотношения необходимо нарушение абсолютного права истца <5>.

Нельзя не признать, что российский закон дает некоторые основания для второго суждения. Статья 1064 ГК, являющаяся основной нормой о внедоговорном причинении вреда, устанавливает, что возмещается вред, "вред, причиненный личности или имуществу гражданина, а также вред, причиненный имуществу юридического лица". Статья 15 ГК, содержащая общее понятие убытков, определяет кредитора по требованию об убытках как "лицо, право которого нарушено".

И понятие имущества, данное в ст. 128, и учение о субъективном гражданском праве (с прибавлением п. 3 ст. 308) достаточно прямо приводили к выводу о том, что для взыскания внедоговорного вреда необходимо нарушение абсолютного права потерпевшего.

Такое толкование ст. 15, 1064 ГК позволяло полагать, что российское право строится не по модели генерального деликта, а по противопоставляемой ей модели защищаемых благ, закрепленной в абз. 1 § 823 Германского гражданского уложения (ГГУ). Это же наталкивало на мысль о том, что противоправность как реквизит гражданско-правового деликта относится не к поведению нарушителя, а к результату его поведения - нарушению чужого субъективного права <6>.

В такой логике оказывалось, что классический деликт обмана и предусмотренное ст. 179 ГК право возмещения убытков, причиненных обманом при заключении сделки, является законодательно предусмотренным исключением из понимания противоправности как нарушения чужого субъективного права. Аналогичный подход, видимо, применялся бы и к законодательно предусмотренным случаям возмещения чистых экономических убытков, например вреда, причиненного потерей кормильца.

В этом плане интересно рассуждение Е.А. Флейшиц в ее известном споре с М.М. Агарковым о понятии противоправности. Отталкиваясь от исходной точки, согласно которой противоправность есть нарушение субъективного права, она, до этого включив в список возможных к нарушению прав относительные права без участия нарушителя, рассматривает казус с удостоверением нотариусом подложной копии документа, что стало причиной взыскания с гражданина денежных средств. Е.А. Флейшиц делает вывод, что нотариус нарушил субъективное право этого гражданина, а нарушенное субъективное право гражданина существует потому, что последний имеет возможность обратиться с жалобой на незаконное действие нотариуса, которая аналогична иску, подаваемому в защиту субъективного права <7>.

Против рассматриваемого толкования ст. 15, 1064 могли быть высказаны определенные возражения: восприятие этих норм так, будто они ограничивают взыскание деликтных убытков подобно абз. 1 § 823 ГГУ, даже при сопоставлении с правом Германии требовало некоторых добавлений в отечественный правопорядок. Авторы ГГУ оставили как минимум два основания взыскания убытков без нарушения абсолютных прав: вред, противный добрым нравам (§ 826), и вред, причиненный нормой с защитным эффектом в пользу потерпевшего (абз. 2 § 823).

Даже если считать п. 4 ст. 10 ГК функциональным аналогом § 826 ГГУ, это оставляет определенное напряжение, поскольку этот пункт также устанавливает нарушение прав потерпевшего от злоупотребления как условие взыскания убытков. Нельзя не учитывать и выработанный в Германии инструмент обхода весьма жесткого ограничения сферы действия деликтного права - договор с защитным эффектом в пользу третьих лиц <8>.

Хотя и "французское", и "немецкое" прочтение ст. 15 и 1064, как показывает опыт соответствующих правопорядков, вполне жизнеспособно, каждое из них в определенной мере влияет на другие институты гражданского права. Так, трехзвенная немецкая система требует более либерального подхода судов к понятию договора; это видно по договорам с защитным эффектом для третьих лиц, потому что условия распространения "договорного зонтика" определяются, помимо прочего, весьма изощренными правилами толкования договора. Французская система генерального деликта, напротив, во многих ситуациях требует ограничения рубрик и сумм взыскиваемых убытков.

В 2017 и 2018 гг. Верховный Суд РФ принял два резонансных акта, которые, по всей видимости, ставят под серьезное сомнение описанный выше второй (немецкий) подход к понятию противоправности и приближают российское деликтное право к генеральному деликту.

В 2017 г. вынесено Определение по делу "Бомарше" <9>, в котором, как известно, Верховный Суд признал за лицом, заключившим недействительный договор купли-продажи будущей недвижимости, деликтный иск к застройщику, создавшему видимость наличия права на эту будущую недвижимость у лица, которое якобы передало это право истцу. В 2018 г. состоялось решение по делу "Магадан Тест" <10>, в котором Верховный Суд высказался по классическому вопросу о недостоверном совете: орган по сертификации выдал неверный сертификат об экологическом классе транспортного средства, а лицо, получившее транспортное средство от продавца, в последующем не смогло использовать его ввиду запрета со стороны ГИБДД. Лицо, неверно сертифицировавшее транспортное средство, было признано обязанным возместить убытки последнему приобретателю.

Дело "Магадан Тест" интересно среди прочего тем, что нижестоящие суды, видимо, руководствовались логикой субъективной противоправности: скорее всего, именно поэтому кассационный суд отметил, что у истца имеется право собственности на приобретенный им автомобиль <11>.

Идея генерального деликта нашла неожиданную поддержку в декабре 2017 г. и у Конституционного Суда в Постановлении по известному делу Г.Г. Ахмадеевой <12>, посвященному недоплате налогов. Фабула дела состояла в том, что Г.Г. Ахмадеева, являясь бухгалтером юридического лица, неверно составляла отчетность, а в последующем юридическое лицо не смогло уплатить налоги. Конституционный Суд поддержал вывод о том, что в этом случае - хотя никакое абсолютное право государства в лице налогового органа нарушено не было - налоговый орган имеет право на деликтный иск к бухгалтеру. В переводе на гражданско-правовые термины <13> это Постановление означает, что действия лица (бухгалтера), вследствие которых кредитор (налоговый орган) не смог получить причитающееся, являются деликтом <14>.

Изложение фабул судебных дел показывает, что суды, по существу, признали принципиальную возможность взыскания чистых экономических убытков в российском праве. Это было сделано на примере дел, в которых поведение причинителя вреда было или умышленным, или грубо небрежным.

2. Соотношение требований. Дела "Бомарше" и "Магадан Тест" оказали влияние и на вопрос о том, как соотносятся между собой деликтное и (чаще всего) договорное требования потерпевшего к разным лицам. В обоих делах истец заявлял требование против лица, не состоящего с ним в договорных отношениях, притом что требование истца к контрагенту по договору было направлено на удовлетворение того же экономического интереса.

В деле "Бомарше" таким контрагентом был М.Б. Горпиченко, у которого истец А.В. Ганьжин приобрел права на спорное будущее помещение; ситуация осложнялась еще и тем, что А.В. Ганьжин уже предъявил иск к М.Б. Горпиченко о возврате уплаченных за квартиру денег и выиграл его, однако смог через пристава-исполнителя получить лишь незначительную часть присужденной суммы.

В деле "Магадан Тест" индивидуальный предприниматель В.А. Федоров мог бы предъявить требование из нарушения качества товара к продавцу ООО "Энерготехстрой", ликвидированному до рассмотрения дела.

То обстоятельство, что в обоих делах произошло "стечение" договорного требования к контрагенту и деликтного - к третьему лицу, ставит вопрос о соотношении требования истца к своему контрагенту в относительном правоотношении (применительно к постановлению Конституционного Суда - требования налогового органа о взыскании недоимки) и к лицу, которое допустило нарушение, занявшее важное место в цепи обстоятельств, завершившихся убытками для истца.

Само по себе разрешение трех ситуаций судами не оставляет простора для фантазии: во всех случаях судами дан положительный ответ на вопрос о возможности удовлетворения деликтного иска в таких ситуациях <15>. В связи с этим встает вопрос: в каком отношении находятся между собой два анализируемых требования? <16>

Ни в одном из дел нет признаков возложения на двоих ответчиков долевой ответственности, поэтому гипотетически мыслимы два варианта ответа на этот вопрос. С одной стороны, требования можно считать солидарными в том смысле, что истец свободен взыскивать средства с любого из ответчиков (договорный должник или причинитель) до полного получения удовлетворения. С другой стороны, возможно решение в пользу каскадности требований: истец сначала должен обратиться с требованием к договорному должнику и только после неудовлетворения этого требования предъявлять иск к деликтному причинителю <17>.

Верховный Суд в деле "Бомарше" отметил следующее: "Предъявление иска к Горпиченко М.Б. и присуждение к взысканию с последнего в пользу Ганьжина А.В. уплаченных по признанному недействительным договору купли-продажи денежных средств само по себе не препятствует привлечению должника к гражданско-правовой ответственности в виде возмещения вреда при доказанности факта правонарушения и невозмещении потерь контрагентом по сделке".

В деле "Магадан Тест" Суд затронул вопрос о существовании у истца контрагента, требование к которому могло бы реализовать экономический интерес истца: "Объективная невозможность реализации предусмотренных законодательством о лизинге механизмов восстановления нарушенного права покупателя не исключает, при наличии к тому достаточных оснований, обращение за компенсацией имущественных потерь последнего в порядке, предусмотренном для возмещения внедоговорного вреда (статья 1064 ГК РФ), с лица, действия (бездействие) которого с очевидностью способствовали нарушению абсолютного права покупателя и возникновению у него убытков".

Конституционный Суд, рассматривая вопрос о соотношении требования о взыскании недоимки и требования о взыскании убытков с бухгалтера, указал: "...привлечение физического лица к гражданско-правовой ответственности за вред, причиненный публично-правовому образованию в размере подлежащих зачислению в его бюджет налогов организации-налогоплательщика, возникший в результате уголовно-противоправных действий этого физического лица, возможно лишь при исчерпании либо отсутствии правовых оснований для применения предусмотренных законодательством механизмов удовлетворения налоговых требований за счет самой организации или лиц, привлекаемых к ответственности по ее долгам в предусмотренном законом порядке, в частности после внесения в единый государственный реестр юридических лиц сведений о прекращении этой организации, либо в случаях, когда организация-налогоплательщик фактически является недействующей, в связи с чем взыскание с нее или с указанных лиц налоговой недоимки и пени в порядке налогового и гражданского законодательства невозможно".

Из приведенных цитат наиболее прямо в пользу субсидиарности иска к причинителю вреда при наличии возможности удовлетворения требования за счет иных лиц высказался Конституционный Суд. Однако это вряд ли может свидетельствовать о существовании общего правила о субсидиарности: поскольку Конституционный Суд рассматривал ситуацию противостояния государства в лице налогового органа и гражданина, приведенная позиция может являться всего лишь результатом применения идеи о приоритете прав гражданина над интересами государства.

В делах, рассмотренных Верховным Судом, вопрос о солидарности или субсидиарности не ставился: в обоих случаях истцы уже не смогли получить удовлетворение от договорного должника и именно по этой причине предъявили требование к причинителю вреда. Верховный Суд даже obiter dictum не высказался по поставленному вопросу о соотношении требований <18>, оставив, вероятно, место для дальнейшего развития судебной практики <19>.

Однако представляется правильным отметить, что, даже если позиция о субсидиарном соотношении <20> требований к договорному должнику и к причинителю вреда верна, сделанный Верховным Судом в деле "Бомарше" вывод о взыскании убытков свидетельствует о том, что невозможность получения взысканного с договорного должника посредством судебных исполнителей достаточна для того, чтобы активировать субсидиарное обязательство нарушителя <21>.

3. Чуть менее прямая причинно-следственная связь. Во Франции принцип генерального деликта приводит к взысканию убытков в потенциально широком круге ситуаций, важную роль в ограничении сумм и рубрик взыскиваемого вреда играет причинно-следственная связь <22>. По всей видимости, российское право, склоняющееся в последние два года к французскому пониманию генерального деликта, в обозримом будущем может также столкнуться с необходимостью более глубокого погружения в учение о причинно-следственной связи.

Нередко воспроизводимый тезис о необходимости прямой и непосредственной причинно-следственной связи ставится под сомнение и, как представляется, самими судебными актами по делам "Магадан Тест" и "Бомарше". В обоих делах убытки возникли в результате достаточно обширных событийных рядов, и у суда вполне была возможность атрибутировать негативные последствия на стороне истца какому-то иному обстоятельству, а не неправомерному действию причинителя. Наиболее простым, видимо, являлся бы вывод о том, что негативные имущественные последствия возникли у истцов не потому, что ответчики "выпустили в оборот" видимость несуществующего права в связи с будущей квартирой или сертифицировали некачественное транспортное средство соответственно, а потому, что договорные должники истцов (которых истцы, видимо, выбирали добровольно) не смогли исполнить своих обязательств.

Верховный Суд так поступать не стал. В нескольких недавно рассмотренных делах он поправлял нижестоящие суды, проявившие чрезмерно жесткий подход к причинно-следственной связи.

Так, в 2018 г. Верховный Суд направил на новое рассмотрение дело со следующей фабулой. На участке ответчика, соседнем с участком истца, производилось строительство, после чего дом истца пошел трещинами. Нижестоящие суды в иске о возмещении убытков отказали, сославшись на то, что дом истца не соответствовал сейсмическим требованиям, применимым к соответствующему району. Верховный Суд с таким подходом не согласился: по его мнению, несоответствие жилого дома истца требованиям к строительству в сейсмических районах само по себе не свидетельствует об отсутствии причинно-следственной связи между действиями ответчика и причинением вреда имуществу истца, а также о том, что именно несоответствие жилого дома истца этим требованиям привело к повреждению этого дома <23>.

Таким образом, Верховный Суд дал нижестоящим судам иллюстрацию правильного применения норм о причинно-следственной связи: при наличии в материалах дела доказательств нескольких событий в ряду, повлекших в итоге убытки, суду следует обосновать, почему одному из событий придано свойство юридически значимой причины; при этом отсутствие или неубедительность такого обоснования являются основаниями для отмены судебного акта.

Представляется правильным отметить, что в настоящее время в некоторых судебных актах прослеживается несколько более жесткий подход к причинно-следственной связи применительно к деликтам государства. Практике известны дела, в которых суды, подобно приведенному выше примеру о сейсмически опасном районе, лишь перечисляют некоторые обстоятельства в ряду событий, завершившихся вредом, и, не уделяя должного внимания мотивировке, объявляют юридически значимой причиной иные, помимо действий государства, обстоятельства. Такими обстоятельствами могут быть, например, легкая небрежность потерпевшего или наличие у него (призрачной) возможности получения удовлетворения от иного должника, помимо государства. Однако отсутствуют убедительные основания рассматривать причинно-следственную связь в рамках института ответственности за акты власти иначе, чем в иных областях гражданского права.

Интерес представляет рассмотренное Верховным Судом в 2018 г. <24> и попавшее в Обзор практики <25> дело, в котором решался вопрос, могут ли быть переложены на страховую компанию, несвоевременно выплатившую банку страховое возмещение в связи с гибелью автомобиля, суммы процентов, выплаченные банку заемщиком. Суд апелляционной инстанции решил, что требования гражданина к страховой компании ограничиваются процентами за несвоевременное пользование чужими денежными средствами, а между выплатой гражданином процентов банку и несвоевременной выплатой страховой компанией страхового возмещения отсутствует причинно-следственная связь. Суд акцентировал внимание на том, что причиной выплаты гражданином процентов банку были условия кредитного договора, добровольно принятые заемщиком, а не просрочка страховой компании в выплате возмещения. Верховный Суд с этой логикой не согласился и отправил дело на новое рассмотрение, указав, что если бы страховщик выплатил страховое возмещение своевременно, на что вправе был рассчитывать истец, то у последнего не возникло бы необходимости обслуживать кредит и выплачивать излишние проценты.

Как видится, помимо очередного подтверждения наличия у суда кассационной инстанции права пересматривать суждение нижестоящих судов о причинно-следственной связи, этот судебный акт примечателен выводом о том, что возникновение обязанности истца производить какие-либо выплаты из добровольно взятого им на себя обязательства само по себе не является препятствием для признания наличия причинно-следственной связи между нарушением обязательства или причинением вреда и такими выплатами <26>. Возможно, утверждение этой практики в какой-то момент приведет к вполне логичному заключению, что ставшие субъективно бесполезными для потерпевшего не только гражданско-правовые, но и налоговые платежи (например, транспортный налог за период ремонта поврежденного ответчиком транспортного средства) также могут быть взысканы в составе убытков.

<1> Применительно к чистым экономическим убыткам в иностранной литературе обсуждается аргумент об "открытых шлюзах": дозволение взыскивать чистые экономические убытки приведет к наводнению судов исками и к чрезмерной осмотрительности участников оборота, которые будут опасаться каким-либо своим действием причинить вред; в российском праве действовавшие до 2011 - 2016 гг. подходы к доказыванию убытков приводили к противоположной ситуации: шлюзы были почти герметично задраены.

<2> См. также: Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 07.10.2009) // Вестник ВАС РФ. 2009. N 11. Ч. II. П. 5.1.

Эта идея была воспринята и законодателем, и последовавшей судебной практикой. В Постановлении N 25 <3> были закреплены две центральные идеи: во-первых, размер убытков доказывается с разумной степенью достоверности, во-вторых, в иске о взыскании убытков не может быть отказано по одной только причине недоказанности их размера.

<3> Постановление Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации".

<4> Постановление Пленума ВС РФ от 24.03.2016 N 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств".

<5> Подробнее см.: Евстигнеев Э.А. Принцип генерального деликта: современное состояние и перспективы применения // Вестник гражданского права. 2017. N 4. С. 45 - 83; N 5. С. 55 - 84.

<6> Смирнов В.Т., Собчак А.А. Общее учение о деликтных обязательствах в советском гражданском праве: Учеб. пособие. Ленинград, 1983. С. 26.

<7> Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения // Курс советского гражданского права. М., 1951. С. 41 и след.

<8> Бибикова Е.В. Договор в пользу третьего лица в российском и европейском частном праве (сравнительно-правовой обзор) // Договоры и обязательства: Сб. работ выпускников РШЧП / Отв. ред. А.В. Егоров и А.А. Новицкая. Т. 1: Общая часть. М., 2018. С. 98 - 99.

<9> Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 22.05.2017 по делу N А51-273/2015.

<10> Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 11.05.2018 N 306-ЭС17-18368.

<11> Постановление АС Поволжского округа от 31.08.2017 по делу N А57-15013/2016.

<12> Постановление КС РФ от 08.12.2017 N 39-П "По делу о проверке конституционности положений статей 15, 1064 и 1068 Гражданского кодекса Российской Федерации, подпункта 14 пункта 1 статьи 31 Налогового кодекса Российской Федерации, статьи 199.2 Уголовного кодекса Российской Федерации и части первой статьи 54 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Г.Г. Ахмадеевой, С.И. Лысяка и А.Н. Сергеева".

<13> Несмотря на различие гражданско-правового обязательства и отношения, возникающего между государством и налогоплательщиком в связи с неуплатой недоимки, для целей настоящего обзора проведение такой параллели представляется обоснованным.

<14> Побочным эффектом этой практики можно считать достаточно необычный случай: что-то вроде конкуренции исков, когда государству в лице налогового органа, пропустившего срок взыскания налоговой недоимки, предоставляется второй шанс в виде взыскания той же недоимки как убытков (см.: Пепеляев С.Г. Метастазы // Налоговед. 2018. N 5). Такой неожиданный вывод, представляющийся глубоко ошибочным, требует отдельного анализа.

<15> Как представляется, это позволяет прийти к выводу об отмирании подхода, ранее иногда демонстрировавшегося практикой (см.: Постановления АС Уральского округа от 12.04.2016 N Ф09-2352/16 по делу N А07-14497/2014, от 16.11.2015 N Ф09-8031/15 по делу N А07-19206/2014 - с ошибочной ссылкой на Постановление Президиума ВАС РФ от 18.06.2013 N 1399/13).

<16> Тололаева Н.В. Отдельные вопросы применения иска об убытках для защиты нарушенных прав дольщиков в многоквартирных домах: Комментарий к Определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 22 мая 2017 г. N 303-ЭС16-19319 // Комментарий практики рассмотрения экономических споров (судебно-арбитражной практики) / Отв. ред. В.Ф. Яковлев. М., 2018. Вып. 24; СПС "КонсультантПлюс".

<17> Подход, согласно которому субсидиарная ответственность является частным случаем солидарной, поддержан Н.В. Тололаевой (Тололаева Н.В. Пассивные солидарные обязательства: российский подход и континентально-европейская традиция: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 2017); с учетом этого тезиса имеются некоторые сомнения в (хотя и систематически и исторически обоснованном) ограничительном толковании Н.В. Тололаевой термина "совместно" в ст. 1080 ГК (см.: Тололаева Н.В. Отдельные вопросы применения иска об убытках...): видится вполне мыслимой концепция, допускающая одновременно расширительное толкование слов "совместно" (включая случайное стечение требований по разным основаниям) и "солидарно" (включая субсидиарность) в ст. 1080.

-<18> Хотя как минимум в одном случае Пленум ВАС высказывался в пользу возможности истца не дожидаться проверки удовлетворения требования одним из ответчиков, т.е. в пользу полноценной солидарности (см.: п. 8 Постановления Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 N 62 "О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица". См. также: Тололаева Н.В. Отдельные вопросы применения иска об убытках...).

<19> Вряд ли будет полезным для ответа на этот вопрос и Определение ВС РФ от 05.06.2018 N 59-КГ18-5: сложность установления процессуальной ситуации из этого акта и краткость мотивировки Коллегии затрудняют отнесение этого Определения к поддерживающим вывод о солидарности или субсидиарности в рассматриваемой ситуации.

<20> О разных моментах, в которые кредитор может предъявить требование к субсидиарному должнику, см.: Гражданское право: Учеб.: В 4 т. Т. 1. Общая часть / Отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2004. С. 595 - 596 (автор соответствующей главы - Е.А. Суханов).

<21> Вероятно, высказанная по делу "Бомарше" позиция свидетельствует об отходе от продемонстрированного двумя месяцами ранее взгляда, требовавшего от истца дождаться окончания банкротства основного должника (см.: Определение ВС РФ от 15.02.2017 N 305-ЭС16-14064 по делу N А40-119490/2015).

<22> Moreteau O. Basic Questions of Tort Law from a French Perspective // Basic Questions of Tort Law from a Comparative Perspective / Ed. by H. Koziol. Jan Sramek Verlag, 2015. P. 75 - 76.

<23> Определение ВС РФ от 30.01.2018 N 20-КГ17-21; Обзор судебной практики ВС РФ N 4 (2018) (утв. Президиумом ВС РФ 26.12.2018).

<24> Определение ВС РФ от 03.04.2018 N 5-КГ18-17.

<25> Обзор судебной практики ВС РФ N 3 (2018) (утв. Президиумом ВС РФ 14.11.2018).

<26> Подробнее см.: Жужжалов М.Б. Влияние выплаты кредитором неустойки в пользу своих контрагентов на размер убытков, возмещаемых ему должником. Комментарий к Определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 15.12.2015 N 309-ЭС15-10298 // Вестник экономического правосудия РФ. 2016. N 2. С. 14 - 20.

26 августа 2019